Спустя десять лет с момента начала строительства в Москве возвели «Многофункциональный комплекс “Оружейный”», который современники уже успели окрестить «бетонной пирамидой Хеопса». Конструкция, вырисовывающаяся на Садовом кольце, пугала меня с детства. И не нравилась. Со временем интересным стало разобраться, почему вызывала она неодобрение, о чем говорит и что несет в себе – угрозу, безграмотность, своеобразную эстетику или философию.
В плане комплекса архитектора М. Посохина – прямоугольник с каскадом срезанных прямых углов, который к 14 этажу превращается в квадрат, к 18ому – в квадрат со срезанными прямыми углами по аналогии образования ступеней лестницы. Всего в здании 27 этажей, которые занимают 129 метров над землей и 119,3 тыс. кв. метров на земле. «Оружейный» увенчан шпилем в 35 метров, который изначально не входил в план проекта. Сейчас именно он в глазах москвичей усилил аналогии между комплексом и «сталинскими высотками», в особенности между комплексом и Зданием МИДа, реставрация шпиля которого была недавно начата.
План комплекса напоминает план дворца Саргона II. Так же, как и Зиккурат Этеменанки, очертания которого угадываются в «Оружейном, 41», данные ассоциации относят нас к архитектуре Ассирии и Месопотамии. И именно к архитектуре погребальной или выполняющей функции обсерватории. Не похоже, что верхний этаж здания будет занят местом, где находился бы престол божества либо его аналог, а если и будет – то, что за божество, которому поклоняется культура, возводящая данную постройку?
Ближайшими аналогами «памятника» называют здание «Триумф-Палас» (2001-2005 гг.), Гостиницу «Ленинградская» (1949-1954 гг.) в Москве, а также отель «New Yorker» в Нью-Йорке (1930 г.), который относят к небоскребам в стиле ар-деко.
Целесообразным я также считаю, назвать среди родственников «Оружейного, 41» Chrysler Building (1928-1930 гг.), Empire State Building (1929-1931 гг.) в Нью-Йорке, а также Notre-Dame du Raincy (1922-1923 гг.) Огюста Перре. Благодаря нарастанию второстепенных корпусов вокруг центрального и повышенному содержанию вертикалей в противовес горизонталям, в памяти воскрешается проект Дворца труда в Москве братьев Весниных 1922-1923 гг.
Указанные признаки, ступенчатое развитие построек, практически отсутствие декоративных элементов, сухость и тяжесть общей массы – основные характеристики этой архитектуры. Интересно, что стекло при максимальной его задействованности по поверхности (за исключением Notre-Dame du Raincy) не снимает грузности построек.
Панорамное остекление привносит ощущение безграничности и размытости рамок между архитектурой и остальным пространством лишь для находящегося в интерьере «Оружейного». Находясь перед фасадом, мы напротив, упираемся в устрашающую непоколебимую конструкцию, которой не удается сделать вид, что она отсутствует даже посредством столь масштабного количества стекла. Из этого следует, что его назначение не в облегчении восприятия постройки. Не в том ли на что указывал Цицерон, говоря: «Беден тот, чье жилище не украшено стеклом»? И если в Александрии 100-ого г. н.э. после изобретения способа получения прозрачного стекла, престижным считалось иметь стеклянные окна, подчеркивая этим роскошь своей жизни, не это ли же самое составляющее жизни, наиболее земное и бренное, пытается донести до нас «Оружейный» (в постройке для финансовой деятельности), а вовсе не воспарение и безграничность способностей и процессов.
Первый ярус постройки фасадов, выходящих на Садовое кольцо, а также на Долгоруковскую улицу, отмечен фасциями раскрепованного карниза с короткими лопатками посредине тонких простенок между окнами, которые напоминают наложенные друг на друга пилястры. Стыки корпусов завершаются подобиями фиалов, которые венчают форму близкую к пинаклю. Упомянутые простенки завершаются зубцами. Данного декора лишен угол здания, образованный Садовым кольцом и Долгоруковской улицей. Противоположный ему угол также лишен декора, однако, его целиком остекленный корпус прерван еще одним, дублирующим соседний ему по уровню.
Описывая данную архитектуру, тяжело подбирать терминологию. Здание апеллирует к ряду форм из истории архитектуры, но не всегда отвечает за их применение. Вводя нечто на подобие ордера в свою поверхность, рассматриваемая постройка, не говорит о масштабе, завязанном на человеке, даже если рассматривать данный ордер как колоссальный. Важны и указанные противоречия в употреблении стекла. Силуэт шпиля некоторым образом напоминает недостаточно качественно проработанный каркас спирали. О возможностях спиралеобразного завершения постройки мы можем судить, например, по Сант-Иво алла Сапиенца (1662 г.). Но подобная аналогия лишь ярче демонстрирует нынешний упадок архитектурных решений.
Основной для меня вопрос, который возникает, при осмотре зданий вроде «Оружейного, 41» был задан мной в самом начале текста. Что пропагандирует подобная архитектура? Отсутствие понимания архитектурной поверхности или иную философию ее понимания? Говоря об осмотре, стоит отметить, что он возможен только с достаточно большого расстояния, если не с другого конца квартала или средства для передвижения в воздухе. Данная позиция также привносит новую характеристику для понимания образа: находясь рядом с ним, ты не ощущаешь его разрушительной гигантности, лишь – атектоничную несоразмерность собственному масштабу, которую пытаются спрятать за стеклом. Реальный же размер и описание постройки возможно понять, фактически находясь очень далеко от нее, но морально все еще ощущая ее присутствие и давление.
Привлечь какую-либо философию к осознанию подобной вещи сложно, так как то, что она несет в подтекстах и истории своих форм, не складывается в одну целостную систему координат. (Уже были упомянуты назначения зиккурата или пирамиды, которые не соответствуют зданию общественного назначения, а также проблема чрезмерного применения стекла). Возможно, потому что формы Мавзолея В.И. Ленина (1924-1930 гг.) или неосуществленного проекта Дворца Советов (1930-1950ые гг.), плотно вписываются в ассоциативную память, «Оружейный, 41» невозможно воспринять как умную архитектуру, учитывающую исторический опыт. Любые попытки оправдать ее или описать как отвечающую за свои элементы кажутся надуманными, не говоря об эстетике комплекса, за архитектурную поверхность которого берет страх при мысли о том, что случится, если архитектурные формы вспомнят свои назначения и смысловые нагрузки и заставят систему отвечать за их использование.
Москва, 2017
